Обсудив популярные взгляды на мусульманские «революции», попробуем выявить их действительные причины.
Более пристальный взгляд на религии
Когда я привёл соображения, что учение ислама не есть главная причина «бурлений», я совсем не имел в виду что его роль — нулевая. Агитационная сила религий велика, и даже не являясь первопричиной, они могут оказывать огромное влияние. В этом плане интересно сравнить, в каком из учений более сильны подстрекательские, толкающие к насилию мотивы.
Ещё раз подчеркнём: речь здесь — о вероучениях, а не о реальных делах. Реальные дела не блещут у всех (не будем опять об арабских завоеваниях или крестовых походах. Даже малочисленным евреям есть что напомнить на заре их истории).
Если обобщить сравнения, окажется что наименее «задиристо» христианство: в нём, похоже, нет не только воинственных призывов, но даже батальных сцен.
В иудаизме воинственных призывов тоже нет, но батальные сцены есть (хотя бы захват Ханаана). Это даёт некоторым повод объявить иудаизм агрессивным, но это натяжка. Батальные сцены, даже в «священных» текстах, надо всё-таки отличать от прямых подстрекательств против «неверных», и тут несомненный «приоритет» у ислама.
Зримый пример действенности его агитации, если она находит почву, для меня — Индия. Населявшие её народности до средины 20-го века не давали поводов различать их по принципу: «те, кто западнее — более драчливы». Однако разделение и образование мусульманского Пакистана из её западной части привели к росту нетерпимости и насилия среди отделившихся народностей. Таким образом, сказанное ранее стоит уточнить: хотя догмы ислама сами по себе действительно «не тянут» на коренную причину мусульманских бунтов, они могут заметно их усиливать.
Ещё раз о бедности
Похожая ситуация и с бедностью: как мы знаем, восстания произошли в разных, в том числе небедных странах, так что она — тоже не главная причина смут. Стоит однако помнить, что самые «сытые» места Ближнего Востока всё-таки оказались почти не затронутыми волнениями (Объединённые Эмираты), или затронутыми в малой степени (Саудия, по крайней мере пока). Вывод: волнения разгораются от чего-то другого, но их сила может зависеть от ощущения участниками своей обделённости (которая может включать факторы и помимо бедности).
Правда, сказав так, мы сразу оказываемся на зыбкой почве: как известно, для одних несчастье — слишком жидкий суп, для других — черезчур мелкий жемчуг. Помочь может социология: из неё известно, что ощущение несчастья у людей резко падает как только они достигают уровня, который инстинктивно воспринимают как терпимый — не важно, будет ли это суп погуще или жемчуг побольше.
Отсюда важно — что именно ощущается приемлемым, тем порогом, за которым начинает «вскипать наш разум возмущённый». Как сказал мудрец, «человек страдает от сравнений». Вспомним, что усиление мусульманских волнений совпало с появлением в тамошних семьях телевизоров. До этого веками себя можно было сравнить только с соседями и жизнь казалась терпимой, теперь же «правоверные» увидели Запад. Сразу открылось многое — не только комфортный быт, но и степень свободы (понимаемой в таких обществах прежде всего как возможность без опасений поносить власть имущих), и виды блондинок в купальниках... Открылись вещи, на фоне которых собственная жизнь стала гораздо менее терпимой. Тут мы подошли к одной из реальных причин «бурлений», которую обычно избегают политологи.
Стыдливо «забытый» фактор
Что бы вы сказали, если бы узнали что биология перестала изучать болезни вроде СПИДа? Ну вспомните как они передаются. Неудобно как-то. Немецкий социолог Гельмут Шек заметил, что в социологии почти свёрнуты работы по такому социально-психологическому явлению как зависть. Без неё не объяснить многие аспекты людского поведения, но... неудобно как-то.
Ежели всерьёз, я связываю этот отказ не со стыдливостью, а с ослаблением в последние десятилетия воли и разума людей в развитых странах, с возобновлением роста левого тоталитаризма и родственных ему течений вроде анти-западничества и антиамериканизма. Если изучать зависть с научных позиций, будет трудно прятать завистливую суть всех этих «анти», и скрывать фальшивость, особенно в наше время, многих выдумок про «эксплуатацию» и «грабёж» как главные причины успеха передовых и отставания отстающих. (Мне уже приходилось писать что грабёж — вспомнить хоть гуннов, хоть монголов, хоть испанцев в Новом Свете — никогда не приносил ни устойчивого благосостояния, ни развития. Но не будем отвлекаться).
Давно замечено, что предметом зависти могут быть вещи не только материальные. Негритянский философ Томас Соуэлл, рассматривая зависть чёрных к белым, заметил что наиболее «нервную» реакцию у завистников вызывает не богатство вообще, а достигнутое своим трудом и талантом. Так, к сыну миллиардера, на которого богатство «свалилось», будет меньше скрытой неприязни, чем к индивиду, добившемуся всего личными качествами. (И это понятно: он — зримое напоминание завистнику о его слабостях. Вспомним миф о Сальери).
Замечено также, что зависть — чувство, в котором труднее всего признаться. (Людям легче признать свою глупость.) Именно поэтому завистник выискивает у другого грехи и недостатки: психологические механизмы требуют «обоснования», «справедливости» ненависти.
Томас Соуэлл не одинок в своих наблюдениях. Мне было приятно найти русских авторов, без увёрток пишущих о конфликтах развитых народов с отстающими: ...«Совместное или даже мирно-соседское существование таких народов оказывается мучительным для отставших, и они начинают бесконечные и часто безнадежные атаки на обогнавших их... ...Год за годом, гунны нападали на Китай, германцы и прочие кочевники — на Рим, печенеги и половцы — на Русь, индейцы — на европейских поселенцев. Такие конфликты могут длиться веками. Гордые люди не могут смириться с положением отставших. Они... пойдут на гибельную для них схватку... Хотелось бы, чтобы обогнавшие помнили об этом и не верили политическим демагогам, которые пообещают очередное мирное решение проблемы».
Такова одна из реальных причин накала страстей на Ближнем Востоке. Но и это не всё: капризы истории создали там условия для особой степени этого накала. В тех местах оказалась сведенной на близкое расстояние огромная «разность потенциалов», буквально — потенциалов людских возможностей: с одной стороны, там живут народы, которые, помня легенды своего прошлого, в наше время не в силах создать ничего значительного. (О грустном уровне их «не-нефтяного» экспорта и неспособности добыть без Запада даже собственную нефть уже говорилось).
А с другой стороны... В тех же местах, на крошечной, лишённой ресурсов территории создано государство, жители которого на той же земле и под тем же безжалостным солнцем разводят сады и наводняют мир изобретениями «хай-тека». Их единокровные, попав в сколь-нибудь цивилизованные страны, в скандально «непропорциональном» количестве получают «настоящие» (не «миротворческие» и не литературные, где правит бал вкусовщина и политические соображеия) Нобелевские премии и пробиваются в верхи интеллектуальных сфер, иногда — сквозь асфальт предрассудков и препятствий. Ну как же «правоверным» терпеть такое?
Опыт человечества подтверждает: зависть — огромная сила. Прикрываясь фиговыми листками претензий к «неверным», именно она является весомой составляющей той части «бурлений», где присутствуют антизападные мотивы.
Но не забудем, что огромная часть волнений — внутренние. Чтобы понять всю подоплёку «энергетики» «революций», следует учесть феномен, превосходящий и зависть. Это — великий зов пола, могучий природный фактор, с которым ислам вот уже полтора тысячелетия ведёт упорную борьбу. В последние десятилетия тут появилось новое: арена этой борьбы расширилась почти на весь мир, а в числе пострадавших уже оказываются и зрители: мы с вами.
Могучие джинны в тесной бутылке
Разнообразие половой морали у разных народов — банальный факт. Что для одних — привычно, для других странно, для третьих — стыдно. Изучать эту сферу непросто: объективных научных критериев (что — «хорошо», что — «плохо») мало, а моралей — сотни. Нас, впрочем, интересует не вся ширь «половой проблемы», а только её ограничительный, уже неплохо изученный аспект.
Ограничения сексуальности — атрибут любой культуры, но строгость запретов в наше время очень различна. Хорошо помню как в первые приезды меня удивила Индия: на пляжах там (я не имею в виду курорты для иностранцев) вы не увидите женщин в купальниках, строгости в отношениях между полами чувствуются во всём и не только в мусульманских районах.
Нынешние европейцы могут вспомнить свои чудачества — вроде натягивания «штанишек» на ножки столов в викторианскую эпоху. Но всем им далеко до чудес «настоящего», ближневосточного ислама.
Об изолированности тамошних женщин от окружающего мира (точнее, разумеется — от «других» мужчин) на бытовом уровне слышали все, но не все представляют как далеко зашло дело в других сферах. Пара моих поездок пришлась на так называемый «Дас Айленд», маленький островок, принадлежащий Арабским Эмиратам. Это — песчаная коса в два километра, полностью занятая промзоной и спальным посёлочком при ней. Для спанья у каждого — отдельный крошечный номер с дверями наружу, всё остальное время — все на глазах друг у друга, нет никакой возможности «неподконтрольных» действий. И тем не менее на острове — полный запрет доступа женщин. Правило столь неукоснительно, что стало причиной недоразумения с Англией. Большая часть завода — британская, и на открытие пригласили английского посла. Тот естественно взял жену, но в самолёт на остров её не пустили. И никакие уговоры не помогли. (Кто там про «Запад, диктующий свои порядки»?).
На сегодняшний день половая мораль ближневосточного ислама — самая репрессивная в мире, однако весь ислам далеко не однороден: его периферия много терпимей. Мы наблюдали советских мусульман, без проблем уживавшихся в либеральном (в половом отношении) Советском Союзе, похожая картина и в других «не-ближневосточных» местах. Работая на Борнео недалеко от Брунея, я наблюдал, как брунейские девчёнки, натихую стянув с головы «правоверные» платочки, ездили через границу на автобусах из своего мусульманского царства на танцульки в не-мусульманские посёлки Малайзии. Нечего и говорить, что даже попытка этого в странах ближневосточного ислама — окажись она известной окружающим — могла бы привести к убийству «развратниц».
Отметим на карте, где происходят мусульманские «революции» и где даже без «революций» по первому зову сбегаются яростные мужские толпы для протестов — иногда сопровождающихся убийствами — по поводам вроде «карикатур на Аллаха». Добавим к ним страны национальной принадлежности большинства террористов — те, где общественность им сочувствует. В итоге почти точно воспроизведутся... районы самой репрессивной половой морали. Случайное совпадение?
Факт, что подавление сексуальности в индивидуальном плане ведёт к нервным расстройствам, не новость со времён Фрейда. Современная наука сняла сомнения и о влиянии таких запретов на всё общество. Отбросив экивоки, итоги подвёл Верховный судья США Антонин Скалиа, заявивший несколько лет назад перед студентами Гарварда: «Американцам следует ослабить правила, регулирующие их сексуальное поведение. Я даже стою на той позиции, что сексуальные оргии уменьшают социальное напряжение и должны быть поощряемы».
Мы не будем здесь — сколько эпатажа в этом заявлении консервативного (!) Скалиа и где разумный баланс свобод и запретов в этой щекотливой сфере. Наша задача проще, потому что объект нашего внимания сейчас — «настоящий», ближневосточный ислам — самый крайний, экстремальный случай запретов и репрессий на шкале человеческих культур. Предельные ограничения на внесемейные контакты между полами, плюс многожёнство для одних, оборачивающееся лишением контактов с женским полом для многих других, однозначно ведут к предельной взвинченности мужской части общества, и давно не секрет, куда в первую очередь выливается эта взвинченность: в агрессивность. Мусульманские «революции» получают ещё одно, «сексуальное» объяснение — весьма неудобное для политкорректных идеологов.
Агрессия
На первый взгляд агрессия как предмет изучения — не столь забытая падчерица современной науки как феномен зависти. Если количество научных ссылок «Википедии» по зависти просто скандально мало, а для последних десятилетий фактически отсутствует, исследования по агрессии на первый взгляд многочисленны. Но не будем обольщаться: огромная их часть — исследования животных, и даже там, где речь о человеке — практически нет сравнений по нациям и культурам.
Между тем так было не всегда. В средине 20-го века, до поднятия волны мультикультурализма, знаменитый австрийский учёный Конрад Лоренц не боялся говорить о патологически повышенной агрессивности ряда племён американских индейцев (русские тут возможно вспомнят некоторых кавказцев). Было бы интересно найти сравнительные данные по агрессии в поведении мусульманских народов и посмотреть, как это согласуется с «революциями» и прочими буйствами, которым в наше время принято искать уважительные оправдания в экономике и политике. Мне это, увы, не удалось. Впрочем, безотносительно к другим причинам, агрессия самцов как результат неудовлетворённой сексуальности — неоспоримый факт. Дотошные могут проследить это по публикациям о гормональном механизме этого явления, а люди простого здравого смысла не найдут в этом ничего нового: стычки самцов в период «гона» стары как мир.
Теперь — о ещё одной, фундаментально важной причине мусульманских «бурлений». Она замечена исследовательскими службами армейской разведки США более десяти лет назад и выглядит очень «полит-некорректной». Видимо в этом причина, что мировые медиа так старательно её обходят. К счастью, среди социологов Германии нашёлся честный человек, занявшийся этой темой.
Социология предупреждает
Немецкий учёный, профессор из Бремена Гуннар Хайнсон суммировал свидетельства, что «бурления» и восстания соотносятся с увеличением процента молодых мужчин. Именно это, выражаясь термином Хайнсона, демографическое «молодёжное вздутие» само по себе является причиной «разогрева», нестабильности общества. Похоже, именно его энергия так поразила меня на антиамериканской демонстрации с её неадекватным экстазом, именно этот огонь горит в жилах молодых мусульман, готовых убивать «неверных», а при отсутствии таковых поблизости — друг друга. (Тут сразу гумилёвская пассионарность вспоминается).
Сделаем небольшие «привязки» к работам Хайнсона. Демографы давно обратили внимание, что лет за двадцать до больших войн увеличивается процент рождённых мальчиков. От открытия веяло мистикой — как природа «знает», что через двадцать лет будет война и они «понадобятся»? Работы Хайнсона всё ставят по местам. Мистики нет, природа не «предугадывает». Её механизмы таковы, что повышенный процент молодых самцов сам по себе дестабилизирует общество. И я не зря употребил зоологический термин, это же явление замечено в стаях шимпанзе: как только число молодых самцов превышает определённый порог, они группируются в банды и затевают войны.
Мне лично выводы Хайнсона кажутся принципиальными. В них — надежда на правильный диагноз, а значит и «лечение» конфликтов. Но заметьте — по улицам, даже в городе Бремене, никто не бегает с криками «эврика», и большие медиа не популяризируют его работы. Дело, кажется, не только в обычной трудности распознания открытий, или нежелании людей принимать множащиеся данные о животной основе их поведения. Похоже, невнимание к Хайнсону — из той же «обоймы» что и игнорирование феномена зависти и сексуально обусловленной агрессии, ещё одно свидетельство «заката разума» всё более политкорректного Запада.
Работы Хайнсона подрывают позиции пропагандистов, десятилетиями уверяющих нас что буйство мужских молодёжных толп (даже вполне сытых) — результат «несправедливости», «угнетения» и «политики Америки». И реакцию можно было предсказать: уже появились неприязненные статьи, где Гуннар Хайнсон назван «демографом НАТО». Можно ждать и спекуляций на том, что точные биологические механизмы, распаляющие самцов при росте их численности, пока не известны. Но мыслящие люди согласятся: отрицать эти факты — это как отрицать всемирное тяготение под предлогом, что детали взаимодействия полей пока не ясны.